Бам! Бам! Бам! Кто-то отбивает молотком прямо у нее в голове. Кажется, черепная коробка вот-вот лопнет, не выдержав давления. Бам! Снова, снова, сильнее, сильнее!
- Прекрати. Прекрати, кто бы ты ни был! – молит Арахния. Но невидимый злодей-разрушитель продолжает свое дело. Как_же_больно. Хочется заорать изо всех сил, но изо рта вырываются лишь обрывки звуков, больше похожие на постанывания.
Бульбазавр приходит в себя.
Приходит – понятие относительно. Запах травки еще стоит в ноздрях, а горький вкус от сигарет – во рту. Сколько они вчера выкурили? Килограмм? По ощущениям – не меньше.
В среду мы сели за стол , а теперь воскресение
Вечер начался хорошо. Просто прекрасно. Она зашла к Ангелберту на пять минут, а он достал свежей травки и собирался достать компанию. В итоге они обошлись своими силами без компании и весьма душевно посидели. А потом полежали. А потом полетали. Нет, она совершенно четко помнит, как скакала куда-то на Пегасе по облакам. И это ничем не передаваемое чувство, когда попадаешь в воздушную яму и летишь, летишь: сама вниз, а все внутренности вверх, и под ложечкой так сладко сосет.
- Сколько можно долбиться, а? – Арахния уже почти пришла в себя. Товарищ, лупящий от души молотком по ее голове, переключился на что-то другое поблизости. Черепная коробка больше не грозила вот-вот взорваться и заляпать все вокруг серой массой, но вот сама Бульбазавр с удовольствием сделала бы это с черепной коробкой обладателя молотка. Его же молотком.
- Твою ж мать! – она с усилием разлепила глаза и вместо красочного мира радуги, по которому ее только что несло, ей предстал белый потолок.

Жаль. Она не Бог.
Это ванная. Определенно ванная. Значит, Пегас вернул ее обратно туда, откуда унес. Вот вредная лошадина. Проклятая квартира.
Да, просыпаться по утрам от того, что кто-то долбит молотком вам по мозгам – в этом нет ничего приятного. И ничего удивительного, если в этот миг вы ненавидите весь мир.
Ванная. Можно принять душ. Отойти от раскалывающейся головы. То, что нужно.
Арахния встает, хватаясь за край ванны.
Краник. Она смотрит на краник, из которого капает на боковину ванны вода. Это был краник. Здесь нет никакого маньяка с молотком.
- Вот проклятье! – выругалась Бульбазавр, закручивая краник и наслаждаясь тишиной. Когда по голове перестал бить Биг Бен, снова захотелось спать. Глаза закрылись сами собой. Она залезла в ванну, нога утопла в чем-то очень холодном, а вторая наступила на что-то мягкое.
- Ангелберт! – внезапно вспомнила Арахния, что он оставался в ванной и хотел устроить себе ванну с шампанским и льдом, пока она летала на Пегасе. – Вот скотина! Все шампанское вылакал! Просыпайся! – Бульбазавр стала толкать приятеля изо всех сил, как вдруг заметила кровь на своей руке. В том, что это была кровь, не было никаких сомнений – у нее уже наметанный глаз. Девушка перевела взгляд на Кинга и увидела, что полоска крови тянется по его пояснице, а заканчивается на свежем шраме с правой стороны.
- Нет! НЕТ! НЕТ! – страшная мысль пришла ей в голову. – Я ВЫРЕЗАЛА ТВОЮ ПОЧКУ.

Она так часто вырезала людям почки, что кажется, могла бы сделать это с закрытыми глазами и связанными руками. Главное, влепить жертве побольше новокаина, чтобы не дрыгалась в процессе. А там раз порез, два порез, раз почка, два почка, зашивайте, следующий! Это удобно, но, неожиданно, в этом оказалась небольшая проблема. Сильное наркотическое опьянение ничуть не помешало ей вырезать почку у Ангелберта. Не, он парень крепкий и с одной почкой протянет, не загнется, но ведь она даже не помнит, как это сделала!
Я уже не помню, и не чего не знаю, О времени, что были вместе, больше не вспоминаю. Забыла руки твои, забыла твоё имя. И с каждым...

И с каждым мигом ужас содеянного доходил до Арахнии все сильнее.
- Мы должны ее найти! Ангелберт! Я вставлю ее обратно! Это какая-то ошибка, наверняка! – Если у Бульбазавр есть еще совесть, то сейчас говорила именно она. Девушка готова была свернуть горы, переплыть океан (если вдруг почка уже отправилась в Америку заказчику), отобрать ее прямо из-под ножа хирурга и тут же вставить ее обратно Кингу. Делов-то: раз порез, два порез, раз почка, два почка, зашивайте!
Я не знал кто был "до" и не важно кто "после"
Впрочем, она по-прежнему не могла вспомнить ни как вырезала почку, ни как передавала ее дилеру. Хотя признаться, она помнила прошедшую ночь весьма отрывочно. Самым ярким воспоминанием был Пегас, увозящий ее в облака, но что было до, а что было после – словно стерли мокрой тряпкой и тщательно обработали антисептиком. А все что было кроме покрыто черным покрывалом неизведанного.
Лед. Кровь. Шрам. Сомнений не могло быть. У Ангелберта больше нет почки. И единственным, кто мог это сделать, является она – «специалист по почкам».
- Ты сам захотел ванну со льдом и шампанским, не ори на меня! – невиноватаяяженщина. – А то, что было потом… - у Бульбазавр снова начались уколы совести. Вот будь на его месте кто угодно другой, она даже бы и не шевельнулась. Ну, вырезали и вырезали, а ты поди докажи, что это я. Ну и что с того, что у меня руки в крови, а у тебя шрам вместо почки? Я может быть тебе помогала, в чувство приводила, доброе дело решилась во второй раз в жизни сделать (в первый раз щенка в приют отнесла в детстве!), а ты меня еще и виноватой делаешь? Хорошенькая благодарность! Но Кинг… Нет, тут она и вправду чувствовала свою вину.
- У тебя там болит? Вдруг все-таки не вырезала… - решила удостовериться Арахния в своем деянии. Надежда, как известно умирает последней.

Даже если это тот Бог, который занимается однополой любовью и раскрашивает небо в цвета радуги.

Эти серые будни на самом деле уже заколебали меня. Нет, серьезно, каждый день в нашей семейке недо-Аддамсов все одно и то же: алкоголь, крики, почки, какие-то незнакомые люди, накротики, снова почки, снова алкоголь, пончики (о, пончики... нет, мне нельзя даже думать о них, потому что они безумно вредные и... ну, ладно, только один) и так по кругу каждый день. Нет, серьезно, я бы продал, нет, не почку, как вы могли подумать, а душу, если бы у меня была возможность взамен получить нормальную жизнь нормального человека. Порой, конечно, мне нравится развлекаться с этими ребятушками, которым неплохо бы походить ко мне на терапию. НО. Есть большое и жирное НО. Зачем втягивать меня во весь этот кавардак? Вот и вчера так было. Я пришел уставший с работы, целый день играл в сапера, а тут уже какая-то мини-вечеринка на двоих обдолбаных фанатов пони, которые скачут по всей жилплощади и чуть ли не обращаются в Сейлор Мун в своем экстазе. Радует, что меня они не заметили и я спокойно смог пробраться к себе в комнату, чтобы радостно продрыхнуть до самого утра. Спасибо, снотворное, что ты всегда со мной. И в горе, и в радости, пока смерть не разлучит нас.

А еще это утро. Каждое дурацкое утро я просыпаюсь будто в новом месте. Я уже даже пытался нарисовать карту нашего лофта, чтобы каждый раз не теряться в этом вечном бардаке как в тропических джунглях. Но даже это не помогло, когда, фактически, тут перевернули все вверх дном после одной из вечеринок. Нет, серьезно, я будто засыпаю в одном месте, а просыпаюсь где-то в параллельной вселенной. Я хочу домоооой. Каждое утро я думаю об этом, но потом до меня доходит, что, фактически, я уже дома. С родителями я жить не буду, на личное пространство денег у меня не хватит, а вот все это, весь бардак, и есть мой дом. Кошмар, конечно, но зато свой.
Есть люди, которые несут тьму, мрак и хаос. Есть люди, которые несут справедливость и покой. А есть я. Я несу херню.
Как обычно, с утра я сразу пытаюсь найти ванную, потому что моя великолепная прическа требует ежедневного ухода и прекрасной укладки. А как вы хотели? Выглядеть на миллион долларов и упаковку пончиков — это вам не хухры-мухры. В этот раз, кстати, ванную я нашел за двадцать пять минут. Мой новый личный рекорд. По меркам нашего лофта это действительно очень быстро. Может, нам тут экскурсии водить? Скажем, что это галерея современного искусства.
Открыв дверь ванной я вижу картину, которую хотел бы забыть тут же. И это не только из-за того, что я увидел голого Берта, потому что, увы, этим меня уже не получится особо сильно удивиться. Вообще вся картина с этой ванной, бритвой, кровякой, двумя моими хорошими друзьями и кучей льда выглядела пугающей.
— ЧТО ВЫ ТУТ, МАТЬ ВАШУ, ТВОРИТЕ? СОВСЕМ КРЫШУ СНЕСЛО ЧТО ЛИ?! — крайне удивленным тоном, вежливым криком интересуется Хререк. Конечно, факт сноса крыши не удивит его, учитывая вчерашние их полеты, но как можно было дойти до такого? Мы что, начали сниматься в какой-нибудь Игре Престолов? А почему я не знаю?

С появлением Хрерика в ванной они хотя бы притихли. Ангелберт перестал орать как истеричка, а даже стал делать дельные замечания. Впрочем, возможно, если бы он продолжил в том же духе это было бы полезнее для нее. Лофт место уникальное. Здесь бывает такая куча народу, что негрешно запутаться, но основной костяк обитателей даже вроде считает себя чем-то сродни семьи. Этакой безумной семейки в стиле Адамс и того хуже. Она уверена, что они способны на все, в том числе и убить друг друга в порыве страсти. В какие-то моменты у нее у самой появлялись схожие мысли. Например, задушить Ангелберта, когда он ее особенно бесил своими пьяными выходками. Но одно дело думать о чем-то, а другое – когда к твоему горлу приставлена бритва и пьяный псих спокойным голосом сообщает, что собирается тебя убить. Появление Хрерика подарило ей надежду выбраться невредимой из этой передряги, но того больше волновали собственные заботы в это мгновение, нежели ее жизнь. Грустненько как-то.
- Бездушная скотина, - сквозь зубы бормочет Арахния, все еще чувствуя прикосновение бритвы на своей шее.

Хрерик уходит, закрывая за собой дверь и сообщая на прощание, что на ужин лазанья. Лазанья – это редко, но вкусно. Ради этого стоит попытаться выжить.
Бульбазавр понимает, что придется рассчитывать только на себя, и пытается найти точку опоры, чтобы как-то выкрутиться. Находит. Рука за спиной наталкивается на вентиль и соскальзывает вниз. Из краника со всей силы начинает лупить горячая вода. Арахния орет не своим голосом, отшатывается в сторону, пытается закрыть вентиль обратно, но в этом состоянии лишь срывает его окончательно и затапливает ванну с Бертом кипятком.
- Твою *банную мать! – ругается она, вываливаясь из ванны на пол и таща за собой Кинга. Вдобавок к тому, что ее пытался убить собственный приятель, она еще и чуть не сварилась заживо. День начинается прекрасно.

Пока она барахталась в ванне, пытаясь уклониться от льющейся воды, Ангелберт передавил бритвой горло так, что там осталось раздражение. Арахния держится за горло скорее из мер предосторожности, нежели из-за реальной боли. На ее счастье Берт пытался перерезать ей сонную артерию тупой стороной.
- Сегодня лазанья. Отложим мою казнь на завтра? – идет на мировую Бульбазавр. Он же не конченный дурак в самом деле. Даже у осужденного на казнь было право на последнее желание перед тем, как принять смерть. Чем она хуже? – Кажется, я отдала твою почку дилеру. Может быть, он еще не успел ее толкнуть, - она не помнит на самом деле, что было, но хочет утешить Берта. Когда у человека есть надежда, он способен на большие поступки.

Дура – такое простое, даже банальное оскорбление, ведь существует еще великое множество других, более изощренных, сложных. Но почему-то именно это простое настолько обидно. Арахнии хочется снова треснуть Ангелберта, чтобы он прекратил распускать свой язык, но он как назло занят укутыванием в полотенце, а к тому моменту, как он это закончил, ее злость уже почти прошла.
А вообще полотенце – это отличная идея. У Берта иногда бывают проблески гениальности, как и у всех, кто злоупотребляет алкоголем и время от времени ловит белочку. Охваченная ужасом содеянного Бульбазавр по началу не чувствовала холода от льда, на котором стояла, а после дождь из кипятка и вовсе серьезно нагрел ее. Но сейчас на полу снова становилось холодно, потому что она была вся мокрая, почти неодетая и Хрерик неплотно прикрыл дверь, из-под которой тянуло сквозняком. Слегка пошатываясь, Арахния встала и взяла второе полотенце.

Она встала у зеркала и тщательно рассматривала воспаленную от трения бритвой кожу на шее. Теперь несколько дней придется походить в платках и говорить всем, что любовник поставил засосы. Не стоит же в самом деле упоминать о том, что Кинг пытался ее убить.
- Дилер, говоришь? – спрашивает тем временем Ангелберт, и она кивает в ответ. Постепенно в голосе Берта появляются знакомые деловые нотки, и у Арахнии волей-неволей бегут по спине мурашки. Когда в газетах печатают некролог, никогда нельзя сказать, сколько из них умерло своей смертью, а скольким помог ее приятель. Впрочем, они редко говорят о работе друг друга.

- На заводе, - отвечает она, прекрасно понимая, что сейчас лучше с Бертом не спорить. Когда он говорит таким тоном, лучше не попадаться под горячую руку. – Я могу показать дорогу.
Взгляд Арахнии падает на тряпку, валяющуюся в углу ванной комнаты, в которой она узнает свое платье, сброшенное ночью из-за духоты. Когда она укурится, Бульбазавр ведет себя с точки зрения среднестатистического человека вызывающе и из рук вон выходяще. Но для нее самой это норма поведения. Сколько она себя помнит, ей всегда было тесно в рамках нормального общества, хотелось треша, угара, безудержного веселья.

- Пойду, конечно, - отвечает Арахна, одеваясь на ходу. Как будто у нее есть выбор! Сама вырезала и сбагрила почку, сама ее и добывай!

От Ангелберта последовало предложение освободить ванную комнату и дать ему там поцарствовать в гордом одиночестве. Бульбазавр не возражала. Даже если бы и возражала, то Берт выставил бы ее за дверь без лишних сантиментов. В какой-то момент в нем словно щелкнули тумблер выключателя. Или, наоборот, включателя. Еще несколько минут назад перед ней было привычное пьяное тело друга с нарушенной координацией движения и временами несвязной речью. Сейчас же какая-то холодная деловитость появилась в его движениях, заставлявшая невольно покрываться кожу мурашками. Арахнии не было страшно. Люди, которые торгуют органами и балуются наркотиками, не очень боятся чего-то: у них просто притуплено чувство страха. Она скорее испугается мыши, нежели человека, размахивающего перед ней ножом. Но все-таки она привыкла к более мягкому Ангелберту, и эта разница остро резонировала.

Бульбазавр молча вышла из комнаты и решила последовать его примеру и тоже привести себя в порядок. Например, расчесаться для разнообразия. Отведенные десять минут ушли на поиски расчески в лофте. Здесь было все, что нужно и не нужно: шмотки, книги, стопки дисков, коробка с поп-корном, пачки презервативов (нахрена они мужикам успешно обходящимся без девушек?!), тут же рядом с ними – пачки с печеньем. В общем, все, что угодно, только не то, что нужно было Арахнии в данный момент – расчески. Она с трудом обнаружила ее, обшарив чью-то сумку. Ничего страшного, не деньги же забирает.

Расчесываться пришлось уже на ходу. Деловито спеша за Бертом, она делала вид, что показывает дорогу. Что будет дальше? Разборка в стиле Голливуда? Но Кинг при всех его данных мало тянул на бравого героя, крошащего всех на своем пути. Фактурой не вышел. Ну, не Стэтхэм он ни разу, как не старайся и не качай бицепсы. Арахна, правда, об этом благоразумно молчала. Он знает свое дело, а в то, как он его выполняет лучше не лезь. Она уже и так вляпалась по самое не могу – ведет его на заброшенный завод, где у нее проходят встречи с дилером. Дерек доставал ей отличную траву, но самый лучший кокс был у этого чувака. Вместо денег она обычно отдавала какой-то орган и получала приличную дозу: им с Дереком хватало надолго. Надолго по меркам торчков, разумеется.
- Это здесь, - объявила она скорее для приличия. Думается, что Ангелберт и сам догадался, что заброшенный завод на окраине города – это и есть конечный пункт их пути.
- Нет. Не думаю. Мы с ним об этом не говорили, - отвечает она, подводя его к условленной двери, у которой болтается охранник. Наркотики это такая вещь, где не принято задавать лишних вопросов. Равно как и торговля органами, и то, чем занимается Берт. У каждого из них свои «рабочие сложности», о которых не говорят.

Ей было не по себе. Она вела Берта в логово наркоторговца, и было неизвестно, чем это все закончится и выберутся ли они отсюда живыми. С такими людьми шутки плохи. Впрочем, как оказывается и с Кингом.
- Арахния, отойди подальше. И отвернись, - раздается тихий голос Ангела прямо у нее над ухом. Бульбазавр кивает и отходит к бетонной плите, оставшейся от старого забора. Слышатся выстрелы, шум борьбы. Страшно ли ей? Нельзя сказать. Кажется, марихуана еще не выветрилась, и она все еще под кайфом. Реальность воспринимается через какую-то призму. Ее работа приучила ее ко всякого рода «происшествиям». Всякое случалось. Не со смертельным исходом, конечно, но кровищи порой было много: смотря что вырезаешь.

Она поворачивается. Охранник валяется у двери с огнестрелом, у Берта горят глаза недобрым огнем, а из здания вылетает ее дилер. Кинг машет пистолетом, и нет никаких оснований считать, что он не заряжен. Бульбазавр выхватывает взглядом гильзы на земле.
- Лучше скажи ему, - говорит она дилеру. – Ты отдаешь почку и все будет в порядке. Никто не пострадает.
Арахния не уверена, стоит ли вмешиваться настолько. Но все-таки она имеет дело с этим чуваком, и не хотелось терять такого поставщика. Она уверена, что если Ангелберт не убьет его и откуда не возьмись не набегут парни с автоматами наперевес, то она сумеет потом объяснить ему, что Берт немного слетел с катушек и ей пришлось идти за ним и подыгрывать ему, чтобы никто не пострадал. Хорошая отмазка, не правда ли? И Кинг доволен, и дилер не пристрелит ее за такого «друга». Лишь бы Берт не перегнул палку, а чувак не стал оказывать отчаянного сопротивления. В конце концов, нахрена ему пропитая почка Ангелберта? От нее же никакой пользы. И как она только умудрилась толкнуть ему ночью это сокровище.

Дилер смотрит на нее удивленно, словно не понимает, что она от него хочет. Разве сложно понять, когда тебе угрожает псих с пистолетом? Разве сложно срастить одно с другим и прийти к единственно правильному выводу: выполнить их требования? Время шло, а из здания завода не появлялись бравые молодцы с автоматами наперевес. Значит, они были тут вдвоем, и охранник уже отыгран.

- Арахния, ищи, - велит ей Ангелберт, и она повинуется. Найти среди десятков банок с органами, холодильными камерами ту самую, нужную почку… Бульбазавр не спорит, сейчас с ним бесполезно спорить и жизненноопасно. Она начинает хватать банку за банкой и искать среди них почки. Как потом вычислить из всех почек Кинговскую, это уже другой вопрос. В конце концов, можно ему вшить обратно и чью-то другую, лишь бы успокоился.

ь
Берт орет на дилера и не дает тому толком вставить слово. Чувак определенно под кайфом и туго соображает. Что ж, ему же хуже. Арахния продолжает поиски. В банках всякая ерунда, почки никак не попадаются, и она начинает открывать морозильные камеры.

Бульбазавр слышит чьи-то хрипы. Кажется, Берт уже просто душит дилера в попытках выбить из него информацию. Не самый выгодный способ, можно и остаться без информатора. Но пусть лучше душит его, чем режет ей шею бритвой, как он собирался часом ранее. Арахнии еще хочется пожить.

Хрипы затихают. Все кончено? Или чувак просто без сознания? Впрочем, какая разница! Она нашла камеру с почками и роется в них, пытаясь найти нужную. На них какие-то ярлыки, но тут, как говорится, без бутылки не разберешься. Берт интересуется, как у нее дела, и Бульбазавр хватает почку, кажущуюся ей похожей на Кинговскую. По крайней мере, у нее был такой же нездоровый зеленовато-синющий цвет. Явно тут не все в порядке.

- Она у меня, - говорит ему Арахния и кивает на неподвижное тело: с ним все?
Бульбазавр не знает, чем обычно заканчиваются такие разборки и как себя в них нужно вести. Но Ангелберт-то наверняка знает. Ему и карты в руки.

Она смотрит на Ангелберта, на его холодную ярость, на огонь, пылающий в его глазах. На что, на самом деле, он способен? Ей почему-то кажется, что эта короткая разборка с двумя людьми всего лишь цветочки. Ягодки зарыты глубже и лишние свидетели до них не допускаются. Арахния, впрочем, и не рвется особо. Лишних свидетелей принято убирать, а ей еще хочется потрясти косточками на этом свете.

- Да, это твоя. Она свежая, - отвечает Бульбазавр и надеется, что ее голос не слишком трясется. Волнение, конечно, можно списать на пережитое только что, но на самом-то деле, она ничерта не уверена, чей орган держит сейчас в руках и подойдет ли он Берту. Главное, чтобы он поверил. Арахна привыкла жить в окружении собственных иллюзий, кайфа от очередной дозы. Эта суровая реальность, с разборками и жестокостью, не для нее. Так и хочется крикнуть Кингу: выпусти меня отсюда! Но надо терпеть. Она еще чувствует прикосновение лезвия бритвы к своей шее, и чем больше проходит времени да выветривается наркота, тем сильнее голосит внутри инстинкт самосохранения. Под кайфом можно не заметить, что ты был на волосок от смерти, но в холодное мрачное утро на заброшенном заводе в окружении двух людей в крови и без сознания, и Ангелберта с его пронизывающим взглядом…

Берт пинает тело дилера, пока она ищет подходящую емкость для почки, чтобы вшить ее потом. Она не стала говорить ему о том, что никогда в жизни не вживляла орган обратно. Вырезать его – это совсем другое дело.
- Все готово, - Бульбазавр подходит к нему с переносной морозильной камерой наперевес. Ради такого случая можно и позаимствовать эту очень полезную штуку. Кинг вкалывает дилеру еще одну дозу. После такой порции он не то, что про камеру не вспомнит, не факт, что собственное имя назовет.

- Ну что, паучиха, где будешь меня оперировать? – спрашивает он по дороге от завода. Арахния задумывается, перебирая места, где она проводила операции по вырезанию органов у ее «клиентов». Тащить Берта к кому-то из ее поддельников не хотелось. Либо поддельник проследует судьбой дилера, либо… С Бульбазавр хватило на сегодня крови и месива, ей нужно тихое место без лишних глаз и ненужных вопросов после.

- Поехали в седьмой переулок, - говорит она, залезая в машину. – Там у меня есть одно местечко с отсутствующим хозяином. Никаких лишних людей. Только ты и я, - то ли его, то ли себя успокаивает Арахна. Машина трогается, и чем дальше они от этого места, тем спокойнее у нее на душе.
- Отметим возвращение твоей почки назад? Ммм… назовем это вечер блудной почки! – Бульбазавр почти расслабилась. Но в любой момент что-то может пойти не так.
Ведь не каждый день на твоих глазах забивают до полусмерти двух человек.
И делает это не чужой тебе.
Вот такие дела в Бристоле.

Ангелберт сосредоточенно ведет машину согласно ее указаниям. Похоже, чтобы вернуться в привычное для нее состояние, ему нужно выпить. Много выпить. Остается надеяться, что у хозяина дома, куда они сейчас собираются завалиться без спросу и его ведома, найдется пара-тройка бутылок виски. Иначе молчание, повисшее в машине, может стать роковым. Арахна пытается непринужденно улыбаться, словно они едут на пикник, а не на операцию по вживлению вырезанного органа обратно в тело. Похоже, получается не очень. Едва расчесанная, в брызгах крови, ненакрашенная и невыспавшаяся (впрочем, это ее естественное состояние) она выглядит мягко говоря не презентабельно, а улыбка напоминает скорее оскал.

Берт начинает расспрашивать ее о будущем приживленной почти. Твою мать! Откуда она может это знать? Она никогда их не пришивала обратно! Не мог о чем-нибудь другом спросить…
- Ты же не сможешь вести здоровый образ жизни, - усмехается Арахния. – Если ты после вырезанной почки скачешь вот так бодро, то и с пришитой обратно будешь также.
Нет, ну логично же? Для человека, лишившегося ночью органа, Кинг выглядит вполне живехонько. Разве что под глазами желтые круги, но это же мелочи жизни.
- Полежишь несколько часов спокойно под компрессом и будешь как огурчик.
Кого она успокаивает? Какой компресс? Какой огурчик? Кинг и огурчик сочетаются только, если последний выступает в роли закуски. Ей страшно делать эту операцию, но нужно держать себя в руках. Благо, что от наркоты у нее давно трясутся руки, и все к этому привыкли.

- Да есть, - кивает Бульбазавр, вылезая из машины. Небольшой частный домик. Ключ в потайном месте. Мечта любого бездомного! Но в Британии даже бездомные слишком хорошо воспитаны законом и не лезут в чужие дома. Проклятый правопорядок!

Они входят в дом, и Арахния ведет его сразу к дальней комнате, где находится операционный стол и все необходимые инструменты. Берт залезает на стол, а она тем временем разводит дизенфицирующий раствор и макает в нем поочередно необходимые инструменты. Неизвестно, сколько времени они провалялись здесь в пыли. Бульбазавр находит даже запечатанные стерильные перчатки. Практически настоящая клиника!
и целую ночь в ожидании флота
на всем побережье горят маяки.
Ангелберт голый и снова холодно. Практически, как этим утром, только ее роль уже другая. Арахна ставит рядом морозильную камеру с почкой, медленно вводит обезболивающее Кингу.
- Здесь нет общего наркоза, поэтому буду делать под местным. Если хочешь, могу дать тебе таблетки от бессонницы, и вместо процесса операции будешь смотреть цветные сны.
Нужно подождать, пока обезболивающее подействует. Бульбазавр протирает скальпель, и начинает ощущать себя в привычном русле. Теперь не Кинг главный в их дуэте, время ее соло.

Берт просит таблеток, и Арахния собирает ему целую горсть снотворного, подмешивая туда пару кругляшочков экстази, чтобы уж наверняка взяло.
- Давай, тащи их быстрее сюда! – она даже вздрагивает от громкого окрика. Все-таки ее работа требует тишины и конспирации, а он бы еще на всю улицу об этом орал. Придурок.
- На, держи! – отдает ему Бульбазавр таблетки и стакан воды к ним. Инструменты должны уже простерилизоваться в растворе. Она находит более-менее чистую тряпку и протирает их насухо. Берт начинает засыпать.

Она смотрит на него и понимает, почему ночью вырезала его почку. Она ей вовсе не нужна была для продажи, но Ангелберту она мешала жить. Без нее ему было бы сложнее пить в таких количествах. И тут два варианта: или скорая смерть, или скорое излечение от алкоголизма. То, что нужно каждому испытывающему муки от зависимости.

- Пора начинать, - говорит себе Арахния и подходит со шприцом к Кингу. Ввести обезболивающее – не страшно. Страшно будет, когда придется взять в руки скальпель и сделать надрез. Но терять времени нельзя. Пока действуют таблетки радости, Берт будет мало что чувствовать и осознавать, что его режут и ему больно. Она не знала, насколько они подействуют на него. Ей бы этой дозы хватило на весь вечер, но ему для надежности требовалось больше. К сожалению, эти две были единственными, которые она смогла найти.

- Все. Время, - говорит Бульбазавр, подбадривая себя таким образом. Она берет скальпель в руки и делает надрез вдоль шрама на его пояснице. Скальпель хороший, новый, острый, ей приходилось орудовать и гораздо более тупыми и даже как-то простым кухонным ножом, с этим резать кожу было любо-дорого: он врезался в нее как нож в масло. Арахна доводит линию до конца и раздвигает пальцами кожу. Кровь струится по пальцам, но ее не так много, видимо, часть вылилась ночью. Бульбазавр откладывает скальпель и берет лампу в руки, подсвечивая себе, чтобы разглядеть, с какой стороны лучше вставлять почку обратно. Может, нахрен это все, выкинуть ее куда-нибудь, зашить его и сказать, что все готово? А если он пойдет в клинику проверять? Блять. Надо продолжать!

Она откладывает лампу и открывает камеру, доставая из нее почку. Раздвинув кожу, Арахния пытается впихнуть орган в тело Ангелберта, но он почему-то не идет.
- Что за нахрен?
Она откладывает почку и лезет в разрез пальцами. Мясо. Одно сплошное мясо. Никаких пустых дыр от вырезанного органа.
- Блять! – ругается Бульбазавр. – Черт с тобой, Кинг.
Она снова берет скальпель и делает разрез перпендикулярно. Откинув кожный покров, она четко видит слабопульсирующий орган – хорошо знакомую ей почку. Слишком желтую, чтобы ее выгодно продать, но тем не менее, работоспособную.
- Блять, блять, блять! Она на месте! Кинг твою мать!

Арахна просто не знает, что делать. Почка на месте, вторая тоже – с той стороны нет шрамов. Но откуда взялся этот и почему почка на месте? И самое главное, что сказать Берту?
Она хватает телефон и кровавыми пальцами фотографирует Берта на операционном столе, чтобы потом доказать ему наличие его почки. Откидывает телефон в сторону, кладет почку обратно в камеру и начинает зашивать. Надо постараться так, чтобы шрам вышел красивым и не жестким. Все, чему она научилась за время своей работы, Бульбазавр вкладывает сейчас. Она не должна подвести Кинга и изуродовать его на всю жизнь.
Наконец, она закончила. Зашитый порез вышел очень даже ничего. Когда швы можно будет снять, он не так уж и будет бросаться в глаза.
Арахна тщательно протирает все спиртом и устало садиться у окна, доставая самокрутку. Теперь нужно подождать пока он очнется.

Сигарета давно кончилась, а Бульбазавр бесцельно смотрит в окно.
- Я закончила. Твоя почка на месте, - говорит она очнувшемуся Берту. – Она все время была на месте.
Арахния не уверена, поймет ли он ее сразу или еще должно пройти какое-то время после приема снотворных и наркотиков. Но она чертовски устала и хочет, чтобы этот день быстрее закончился.

Кажется, что день длится бесконечно. Утро по ее ощущениям было когда-то очень давно. И где-то не с нею. Холодная ванна, горячий душ. А потом – непрерывная гонка за почкой Берта, закончившаяся ничем. Почка была на месте. Как она могла этого не понять? Но шрам! Шрам был такой, как она обычно оставляет после себя. Может, она разрезала его, чтобы достать почку, но, посмотрев на нее, передумала? Откуда ей знать, что было на самом деле? Она этого не помнит. Она ничерта не помнит о событиях ночи, кроме полетов с Пегасом.

Ангелберт очнулся. Это можно понять по удивленному воплю в ответ на ее слова. Арахния ему завидовала. Только что он уплел две таблетки экстази и летал где-то, а она была вынуждена во внерабочее время заниматься делом. Тот, кто думает, что у нее простая работа, очень ошибается. Операция по вырезанию органа всегда отнимала много сил, ведь орган должен быть вырезан так, чтобы быть пригодным для трансплатации. Зато за него можно потом получить приличную сумму и жить припеваючи неделю-две.

Ангелберт становится похожим на маленького ребенка, у которого отобрали игрушку. Бульбазавр хочется встать, подойти, обнять его и сказать голосом Карлсона: малыш, ну зачем тебе почка, когда у тебя есть я? Травка слишком расслабляет.
- Она была похожа на твою, - отвечает Арахна. Вот странный человек! Ему не придется переживать приживание органа обратно, а он недоволен! Почки нет – недоволен, почка есть – недоволен, не угодишь этим мужикам, как ни старайся!

- Берт, - Арахния пересаживается на операционный стол рядышком с Кингом и подкладывает ему подушечку под голову, чтобы было удобнее лежать. Он слишком тяжел для того, чтобы она сама смогла переложить его на кушетку, и ему придется некоторое время полежать на твердой поверхности стола. – Берт, главное, она на месте, ведь правда же? А вдруг дилер успел бы ее толкнуть и впарил бы нам похожий левак? Было бы значительно хуже. А так у тебя собственная почка на месте. Это же замечательно.

Бульбазавр скручивает новую самокрутку и протягивает ее Берту. Пару часов неподвижного лежания можно разнообразить по максимуму.
- Хочешь посмотреть на свою почку? Я ее сфотографировала, чтобы ты был уверен в том, что она действительно на месте, - предлагает Арахна, доставая телефон. Она устраивается поудобнее рядом с Кингом и начинает листать тому фотографии. Теперь, когда он очнулся, он снова был похож на того самого, привычного всем Ангела, с которым Бульбазавр чувствовала себя спокойно и непринужденно.

я долго сидел и ел свои эклеры с теплым мятным чаем, который привез с собой из исландии. у нас там готовят просто замечательный чай. он такой теплый, мягкий, родной. когда его пьешь, то по тебе будто бы течет ислания. а вы знаете, каково это чувствовать, когда в тебе течет твоя родина? вот и я не знаю, потому что я уже давно не чувствую в этом чае своей исландии. несмотря ни на что, я почему-то все больше и больше чувствую себя чужим везде. я чужой дома, потому что оставил его. я чужой здесь, потому что у меня нет ни наркотической, ни алкогольной зависимости и хвастаться мне больше нечем. конечно, можно было бы приписать к моим качествам любовь к сладкому, но кого этим сейчас удивишь? вот, если бы я был диабетиком, то, возможно, мог бы вписаться в нашу компанию с периодическими обмороками посреди фразы. а так, я будто бы лишний здесь. лишний...

Закончив минутку философии, я допил уже остывший чай из пакетика, облизнул пальцы, на которых еще оставался сладкий крем, и засобирался на работу. Кажется, что те двое свалили уже давно, а я даже и не заметил этого. Хотя, лучше бы я не заметил, как они лежали голые в крови и грозились поубивать друг друга. Мне же теперь будет сниться это в каких-нибудь кошмарных снах. А я и без того каждый день вижу убийства, разврат, наркотики, когда возвращаюсь домой. Еще во снах мне этого ужаса не хватало.
Добравшись до работы, я, как всегда, просидел несколько часов под дверью, пока дождался своей секретарши с ключами, дубликаты которых она никак не может сделать. Потом несколько типичных часов одиночества и зависания в сети интернета. Изредка приходили какие-то клиенты, которым просто нужно было немного побыть с самими собой, им было плевать на мои советы, а мне было плеваться на их проблемы. Мы просто могли сидеть в одной комнате, не замечать друг друга, заниматься какими-то делами или прост отдыхать, а потом называли это терапией, за которую я еще и получал деньги. В детстве мать говорила мне, что мне с моим выбором профессии придется трудно, но, наверное, она не учла, что здесь, в Великобритании, совсем другие представления о психологии. И мне, нужно отметить, эти представления очень нравятся. По крайней мере, они частично сходятся с тем, что я себе тогда придумывал, когда выбирал себе призвание всей жизни.

И тут меня, в самый разгар ничгеонеделания, тревожит телефон. На экране фотография пакета кокаина и подпись "Арахния". Я с опаской поднимаю трубку, потому что, к сожалению, до сих пор еще помню, что происходило утром. Из динамиков доносится голос Берта и я на секунду представляю, что он звонит мне с телефона моей пациентки, потому что, фактически, она уже больше не моя пациентка. И не потому что она уже вылечилась, а потому что ей уже не нужно будет ни от чего лечиться и ее единственным врачом, который сможет ей хоть чем-то помочь, будет патологоанатом. Но, благо все обходится, Берт никогда не говорит о себе во множественном числе, а значит он там не один. И, если он все-таки не отобрал телефон у трупа Арахнии, то все у них закончилось неплохо. Ну, насколько вообще неплохо может закончиться то, что началось у них там утром.
— Я вам не шофер, если что. У меня может быть много других дел, — Хререк никогда не упускал возможности как-нибудь завуалированно послать Берта, да и у него действительно были сейчас дела — святая лень не дремлет ведь, — но ладно, я все равно уже собирался домой, по дороге захвачу и вас. И за что мне такая обуза в жизни? — тяжело вздохнув, я сбросил вызов и отправился на помощь своим друзьям. В такой момент, должно быть, я должен бы чувствовать себя как-нибудь героем, Бэтменом там или Человеком-Пауком, ведь я мчусь на помощь и в дождь, и в снегопад. Но нифига подобного, я чувствую себя работником "трезвого водителя", потому что я, действительно, почти всегда трезвый и вечно вожу всех по их притонам. Не сказать, что я против, но мне же нужно периодически жаловаться на жизнь, а то не о чем будет разговаривать за ужином.

— Выползайте уже, а то пешком пойдете, — сообщаю я в телефонную трубку, когда повторно набираю Арахнию, подъехав к назначенному месту. В этот раз уже отвечает сама девушка, или не она. В последнее время я не отличаю их прокуренные голоса, поэтому постоянно приходится спрашивать, кто именно просит меня купить еще накладных ресниц и охотничий нож или "блядско-красную" помаду.