Вечер. Темнеет буквально на глазах. Я закрыл дверь, прислонил к ней стул. Пусть лучше будет так. Так надо. Просто. Почему-то именно сегодня мне так комфортнее, уютнее. Я так хочу. Я беру второй стул и сажусь напротив первого, будто собираюсь разговаривать с невидимым собеседником, будто он там на самом деле есть. И для меня он там действительно есть. Он появился только что, буквально ниоткуда, он уже немолодой мужчина с отрешенным, потухшим взглядом, который, однако, кажется, видит больше, чем взгляд простого человека. Больше, чем я. Хотя моя профессия такова, что я привык все подмечать: местность, людей, отблески, кто как себя ведет, с кем разговаривает, что и от кого ждать. Но все это совсем не то. Мы видим с ним мир совершенно иначе. Ему не нужно смотреть, чтоб замечать. Ему не нужно произносить слов, чтоб говорить. Ему достаточно лишь пауз и тишины. Я для него лишь тень, а кто он для меня? Лишь отражение грядущего.
Я отставляю ногой стакан, что стоял у ножки стула, в сторону. Дальше я буду пить прямо из горла. И я вижу... Я вижу сквозь полумрак, что в  моей темной комнате, смотря за мою спину, туда, где есть окно, сидит немолодой мужчина и гладит кота. Я смотрю на них, не отрывая взгляда. Я не хочу спугнуть свое видение.
Мужчина перестал разглядывать пол. Мужчина смотрит на меня и просто гладит кота. Что видели эти глаза? Они только на первый взгляд пустые, внутри они поразительно наполнены. Мы с ним совершенно не похожи. Так мне кажется. Я не могу понять, почему мы с ним находимся в одной комнате. Но в мире есть многое, чего я не могу понять. Я до сих пор не знаю, отчего и почему загорается лампочка, как по мобильному телефону я могу говорить с человеком, что находится так далеко, как строчки и слова носят в себе столько смысла.
Я не понимаю, как он здесь появился, откуда взялся. Просто он вдруг оказался здесь, и все. Не спросив меня, будто это он здесь хозяин, а не я. Будто я просто стена или, того лучше, окно. Окно, что за моей спиной. И он смотрит сквозь меня, туда, куда-то за стекло. А из окна моего почти ничего и не видно, даже города толком. Так, обрывки домов да дорог.
А кот у него смирный, ласковый, но смотрит он куда-то в пол и, если вдруг поворачивается, то либо на хозяина, либо сквозь меня.
Я бы хотел погладить кота, но хозяин не даст. Да, и кот будет против. Вот так мы и сидим. Молчим. Ничего не говорим.
Я делаю еще глоток.
Комната вокруг начинает становиться моим собственным миром.

Бутылки виски существовала сама по себе, в том самом небытье, о котором остальные присутствующие только могли думать, да пытаться воссоздавать целые миры, теории, описании, вплоть до заговоров. Как будто им невдомек, как устроен мир, его простые и тонкие грани, ясные и чистые, как сам отборнейший напиток. Именно бутылка виски была тем важным связующим звеном, что связывало мир Бродского с миром Ангелберта. Что связывало прошлое с грядущим, и что из них было прошлым, а что грядущим, было не так и ясно посетителям. Лишь бутылка виски, единственная в этой комнате, понимала, что здесь на самом деле происходит.
Она не понимала, зачем люди строят теории, зачем они выстраивают такие сложные и тонкие конструкции, напоминающие карточные домик, из слов. Ведь все же было так предельно ясно и понятно. Жаль, что передать свой опыт, сои знания не так и просто. Людям мало смотреть, им надо ощущать, они хотят понимать. Хотя, казалось бы, зачем? Зачем понимать, разве мало просто принять то, что есть? Просто смотреть на вещь и видеть только ее, а не несвязанные потоки времени? Почему людям надо загрузить свою голову, руки, ноги тело? Только затем путать себя, чтоб потом искать простую истину на дне. Чтоб возвращаться за ответами к простым и незамысловатым граням бутылки.
С каждым глотком Ангелберта бутылка виски опустошалась, и теперь ей оставалось только надеяться на то, что жертвует собой, подобно Данко, вырвавшему сердце из груди, чтобы освещать людям дорогу. Что знания сущего и всех предметов такими, какие они есть, глупый человек впитает в себя вместе с водами алкоголя.
Глупый, глупый человек...
Он играет с материями, каких не знает, он хочет уйти от себя, вызнать то, что ему не положено, вырвать из жизни то, чего ему касаться не положено. Глупый, глупый человек! Да, он просто погубит себя, спалит до тла ни за что, просто так. И ведь он при этом ничего не поймет. Он просто ляжет бессмысленной жертвой где-то на дне Вселенной, на малой, случайно возникшей планетке, да и роду он, к тому же, принадлежит случайно возникшему во всей Вселенной.
И это только одна из граней тех простых форм, которые он пытается хоть как-то понять.
Лучше бы он бросил свою пагубную привычку. Лучше бы бросил...
Но вряд ли в этом ему поможет Иосиф Бродский с его котофеем.

Он понял? Иосиф смотрел в глаза незнакомцу, этой странной тени. Она его понимала, она чувствовала то же, что и он. Этот незнакомец. Не зря он возник в его мире, а теперь рассыпается по нему горсткой пепла, пусть и сам об этом не знает, пока еще. Но он уже стремится к это, он уже практически готов... Он готов приблизиться к способу существования самого Иосифа.
Глупое имя. Его назвали в честь человека, что подавлял свободу, что расстреливал людей и уничтожал непохожих на себя, что насаждал поклонение себе. И вот так они остаются горстками на разных чашах весов. Все свободомыслие не убить, не изничтожить.

Теперь все минуло, ушло, исчезло, кануло в лету, было растоптано и стерто в пыль... Но! Но... Нет, им не удалось растоптать и уничтожить все. Насажденная идеология пустила корни, взяв из рабства разума самое лучшее - умение сопротивляться, затаиться. Биться до конца и уметь вовремя отступать, чтоб потом вновь собрать силы и одним рывком выбить победу. Всех не уничтожишь, всех не перестреляешь.

Мы останемся. Или что-то останется от нас, что будет равносильно, что напомнит о нас и даст другим почувствовать всю сладость бытия. И, как в детском театре, из маленьких мешочков для рук, из этих кукол, предстанет наше сознание. Наш опыт передастся тем, кто захочет его взять, тем, кому он нужен. И пусть нас втоптали в самую грязь. Мы оживем.

Иосиф в это верил. Особенно сейчас, когда смотрел в глаза своей молчаливой тени. А зачем им говорить, а главное, о чем? Когда они все видят, понимают и слышат, просто всматриваясь друг другу в глаза.

Мы создаем миры, или воссоздаем. Мы разные люди, разных эпох, стран, миров. И все же мы чуем то прекрасное, что передается нам через искаженное врем и пространство. Это просто Хронос одаривает нас своими подарками, дарит нам возможность смотреть через времена и эпохи. Он играет с нами и наслаждается. Он не любит нас. Он только издевается.

Мы же разбиты на части, рассыпаемся пеплом. И мы не боимся. Потому_что...

Бродский еще буквально с секунду смотрел на мужчину, а потом резко отвернулся. И его котофей поступил аналогичным образом. Ведь кто хотел, тот все понял. Наверное...

Он не хотел растворяться до тла, подобному тому, как мыслил Иосиф. Этот мужчина, эта тень, они проявляли своеволие и не хотели подчиняться миру и пространству замкнутой комнаты, в которой находились. От чего, почему? Неужели они такие разные? Тогда почему они встретились и вместе слушали музыку вечности, смотрели в разные миры? Что там, за пределами этой комнаты? Там нет ничего, что было бы достойно внимания. Тогда зачем, зачем он хочет выйти?
Бродский вновь смотрит на мужчину своим глубоким пронизывающим взглядом, как будто говорящим: "Не выходи из комнаты, не совершай ошибку".

Он думает, будто там есть какое счастье! Нет, нету там его. Там только опасность, только ужас бытия да косые взгляды. Ты на самом деле никому не нужен, что бы они там не говорили. Все эти люди врут. Они все врут, и постоянно. Только здесь может быть действительно безопасно и хорошо. Только здесь.

Запрись, придумай в свое опрадание, что угодно! Да, пусть считают тебя хоть сумасшедшим! Не поддавайся на уговоры. Останься. Там нет ничего. Зато здесь все просто и понятно. Здесь все миры сходятся в единое целое, сплетаются и снова разделяются, только так, как этого хочешь ты, и никто больше. Ты единственный властитель своего пространство. И это еще одна причина не выходить из комнаты.

Там, за пределами этих четырех стен, есть только печаль и тлен. И, сколь бы там ты ни скитался, ты все равно вернешься сюда. Опять в эту комнату. Только теперь тебе будет больно и плохо. Ты будешь перемалывать произошедшее, обравки фраз, разговоров, действий, корить себя и сомневаться. Зачем это все? Возьми лучше обрывки этих домов да дорог, что ты видишь из окна, их и перемалывай, если это тебе так нужно, так важно.

Ты чего-то там хотел достичь? Что-то выцепить из здешний жадных рук, вырвать что-то зубами из их уст и тел? Лучше тогда уж делай так, потому что иначе это сделают они. Они не будут жестоки, как ты, они будут намного, намного более жестоки и злы. Они будут лезть в душу, чтоб туда хорошенько наплевать. Будут смирять тебя злым взглядом, будут требовать от тебя чего-то, пытаться запихнуть в свои привычные рамки. Да, они несчастливы и это признают. Но они все равно считают, что правы. И что жить надо именно так, как они считают.

Так холодно, там плохо. Там черти кто. Просто послушай сердце, вспомни то, что мы оба видели и слушали. Ощути это и прочувствуй. Ничего лучше ты там на найдешь. Останься со мной. Просто останься. Останься. Просто. Останься...