Я никогда не понимал этих англичан. Нет, серьезно, как вообще можно понимать их? Почему они все толпой ходят пить чай в пять часов дня? Вот даже сейчас, когда идет рабочий день, почему-то моя секретарша, которая еле-еле выговаривает мою простенькую фамилию, свалила с рабочего места, чтобы попить чаю. Чертов файв оклок ти, чтоб ты провалился!
Я не знаю, чем бы себя занять, пока у меня как обычно нет ни одного клиента. Спустя мгновение после бездумного всматривания в монитор, я нахожу себе вполне интересное занятие. Ну, я думаю, что не трудно догадаться, что в полном одиночестве, при наличии интернета и запертой двери можно придумать очень интересный способ занять себя. Интересный, снимающий напряжение и дарующий сладостную негу удовольствия... О да, вы знаете о чем я говорю... Конечно же о пончиках! Пончики - это ведь самый прекрасный и запретный плод в этом мире! Они ведь таки кругленькие, сладкие, с присыпочкой, с шоколадом и... обоже, эта дырочка в центре... Как люди вообще могут удержаться от этого удовольствия? Как можно сидеть на диетах, когда есть ТАКОЕ? Разумеется, что после этой партии пончиков мне придется проторчать пару дней в спортзале, чтобы оставаться таким же сексуальным и горячим альфа-самцом. Но сейчас я весь, целиком и полностью отдан этим сладким круглым штукам.

Спустя два часа вернулась моя секретарша. Я уже закрывал кабинет, так как рабочий день уже был закончен, а она только явилась. По-хорошему, нужно бы ее уволить, но кто же еще другой согласится со мной работать? Разумеется, я очень перспективный психотерапевт и скоро ко мне на прием будет приходить сама Королева, но сейчас, да, сейчас я мало кому нужен.
Я бросаю строгий, сердитый взгляд на девушку и та буквально подскакивает на месте, потому что вместе с тем я еще и тыкаю ключом ей в бок.
— Возьмите ключ и сделайте, наконец, дубликат, мне надоело ждать по ковгиком, пока вы пгийдете на габоту, — она что-то опять недовольно фыркает и забирает-таки ключ, но, похоже, завтра я тоже буду ждать, пока она придет на работу к полудню и откроет мне дверь, — Vertu sæll.
Выйдя на улицу, я сразу замечаю большое скопление людей. Меня сразу это начинает раздражать, потому что все эти люди ходят вокруг моего офиса и не заходят. Ох уж эти невежливые англичане, почему они не могут толпиться у меня в приемной, а не на узких улочках, да еще и под дождем?
Решив, что не повесить нос и не застрелиться сегодня вечером мне поможет только теплая дружеская компания, я отправляюсь на поиски Ангелберта. Конечно же, начинаю я с бара, потому что тут его найти проще всего. Да, я помню, что он дал мне обещание больше не пить. Но он ведь алкоголик. Со стажем. А они ведь как ученики не умеющие правильно употреблять -тся/-ться — их просто так не исправить. И я быстро нахожу подтверждение своим же мыслям, потому что от самого входа чувствую этот запах алкоголя, немытых волос и вчерашнего арбуза. О да, я не прогадал.
— Ты же обещал мне больше не употгеблять спигтное! — ору я на весь бар со своим великолепным исландским акцентом и корявым английским, да ору так громко и нечетко, что почти весь «Подосиновик» оборачивается на меня. А я продолжаю сверлить взглядом знакомую волосатую спину, при этом приближаясь к ней, чтобы сесть рядом и начать душить в случае неправдоподобной лжи-оправдания.

Отредактировано Hrerek Eyjafjalajokulsson (2014-09-23 00:55:35)

— Я не собигаюсь с тобой пить, и тебе этого делать не позволю. Ты, похоже, совсем забыл, что сейчас проходишь лечение и тебе категорически запещается пить спигтное! — я опять начинаю тараторить от злости на своего соседа, из-за чего мои слова порой приобретают смысл, неизвестный не то что мне, но, кажется, и самому Берту. Но, а как иначе я должен на это реагировать? Я обещал его кураторше, которая, между прочим, очень приятная девушка, что не буду давать этому алкоголику заливать себя всем подряд. И не могу же я в первый день дать ему напиться. Или могу? Хм... Нет, определенно, это было бы слишком безответственно с моей стороны. Нужно срочно уводить его куда-нибудь подальше отсюда, иначе ничем хорошим это не закончится.
— Ég mun ekki drekka með þér! — восклицаю я на своем исландском, потому что напрочь не помню, как звучит эта фраза в разговорнике, но, кажется, что до моих отказов никому дела нет. Я хочу уже было устроить скандал, разбить об спину этого алкоголика пару стульев и в бессознательном состоянии оттащить обратно в лофт, но вовремя понимаю, что тогда буду выглядеть еще более дурацким образом. Понятно, что некоторые здесь уже привыкли к нашим бытовым истерикам и уже давно предлагают нам сыграть свадьбу, чтобы орать друг на друга с официальным разрешением, но я ни за что не пошел бы под алтарь вот с этим. Уж лучше помереть в одиночестве от диабета, треская пончики целыми днями, чем связать свою жизнь с таким чудовищем.
— Я не жраль! Просто... ну... мне это не вредит, а вот ты скоро вещи из дома потащишь, чтобы купить себе еще бухла! — на полном серьезе утверждаю я и пытаюсь вырваться из объятий Берта. От него за версту тянет алкоголем и арбузом, а я не хочу пахнуть так как он. Пускай лучше от меня пахнет сладкими и вкусными пончиками, чем тленом и отчаянием. Вырвавшись кое-как из этих загребущих ручонок, я выдаю мужчине подзатыльник и, кажется, в процессе моя рука застревает в его патлах. На секунду мне даже показалось, что там кто-то живет, и он тянет меня за руку в пучину немтых волос, где спрятана Нарния. Но с пятой попытки я одергиваю руку, с небольшим клоком волос...? Да, лучше я буду и дальше думать, что это были волосы.

— Фу, коненчо же нет! Можешь спать со своим манекеном, одетым в латекс, но не втягивай меня в эти игры, — меня кривит от одной только мысли, что я могу оказаться с ним в одной постели. Наверное, если бы я щас был еще и пьян, то меня бы, наверное, начало мутить. Нет, такие сцены лучше даже не пытаться представлять.
— Допивай последнюю и пойдем. Нам сегодня нужно быть дома пораньше, — я более-менее успокаиваюсь, отчего даже моя речь звучит более четкой и понятной. Кажется, что накатившая истерика отступает и я на секунду перемещаюсь в дзен. Только вот никто не говорил, что переместившись в дзен, я начну, не замечая даже для себя самого, опрокидывать в себя рюмки одну за одной. А этот коварный бармен еще подливает и подливает. Надо будет натравить на него Берта, чтобы потом этот чистильщик стаканов знал, куда их ему могут засунуть. Но, кажется, я уже засыпаю. Эй, может, кто-нибудь уже отодвинет меня от этого алкогольного конвейера, а то я сейчас пойду и съем вон тот большой пончик с ножками. Кажется, до третьей рюмки в ней было килограммов сто шестьдесят. Кошмар.

П о ж и в у - у в и ж у ,
д о ж и в у - у з н а ю ,
в ы ж и в у - у ч т у .

Я с неким странным восхищением и желанием, что пробуждает во мне урчание в животе, продолжаю таращиться на этот пончик с ножками, который внезапно возник здесь. Ох, я бы сейчас заточил этот пончик вместе с утренним чаем, который я заварил еще дня три назад. Ведь знаете, чай лучше настаивать да подольше, он же как борщ. Чем дольше стоит, тем вкуснее. Тем более, что чай можно употреблять и на завтрак, и на обед, и на ужин. Можно сказать, что это самое настоящее универсальное блюдо. И если провести логическую цепочку то чай — это разновидность борща. Какое счастье, что сейчас вся логика во мне мертва, как та самая безголовая монашка, про которую мне не так давно рассказывал Берт. Увлекательнейшая история, кстати говоря, только вот о мыслях о ней и том пончике, вместо которого вновь красуется мадам за сто шестьдесят килограмм, у меня опять появляются рвотные позывы и небольшое головокружение. Кажется, пора вернуться из дзена и прекратить пить. Благо, что рядом всегда есть опытный алкоголик, который знает, как и куда нужно надавить исландцу, чтобы тот пришел в себя.
— Я ведь тебе говориль, что попал в тот чат совершенно случайно и мне не интересны эти твои извращенские игры. Я вполне нормальный человек, с нормальными сексуальными предпочтениями. Я же тебе не какой-то там футеметиширст! — пытаюсь уже в который раз убедить мужчину, что отвлекает меня, наконец, от всех этих ужасных мыслей, что стараются выгнать пончики из моего организма обратно в этот жестокий и бессердечный мир.

Я вновь морщусь и пытаюсь вылезти из объятий англичанина. Знаете, я не имею ничего против обнимашек, но меня немного смущает, когда меня с такой теплотой обнимает пьяный мужик с немытыми волосами, которые, кажется, собирались оторвать мне руку. Ангелберт, конечно, говорил когда-то, что на самом деле является настоящей машиной убийств с головы до ног, но откуда же я мог знать, что он в прямом смысле машина убийств? Наверное, если бы он был девушкой, то мог бы убивать всех даже своей вагиной. Хотя... брр, даже не хочу представлять, что он сейчас может остальными частями своего тела. И надеюсь, что никогда об этом не узнаю, иначе пожалею, что не словил алкогольное отравление и не помер прямо здесь.
— Не буду я пить с тобой ни на какой бырдшлсмыслшлс, — я, кажется, бубню вообще что-то невнятное на обоих языках сразу. Вообще, по-моему, алкоголь как-то очень неправильно на меня влияет. Потому что, если бы здесь был салат, я бы уже непременно плюхнулся в него лицом и заснул. Хотя, может мне заказать салат? Ох, завтра же еще на работу... Хотя, заодно и позавтракаю.
Чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь, что мое любимое слово "пончик".
— Саладу мне! — рявкаю я на официанта, которого здесь прозвали «сахарной попкой», и заливаю в себя еще шот какой-то красной фигни. Понятия не имею, что я в себя уже влил, но оно все было таким разноцветным и красивым. Мне понравилось. Кстати, когда этот самый официант повернулся к нам спиной, никакого сахара я на его попке не заметил. Странные эти англичане.

Мне приносят салат, который я так рьяно просил. И, честное слово, лучше бы я его никогда не видел. Он так странный на вид, что аппетит тут же от меня убегает. Но, не теряя надежды и чувства голода, я вдруг начинаю мешать все, что есть на столе (какие-то десерты, спиртное, зубочистки, салфетки) в одну тарелку с принесенным мне салатом. Почему-то мне кажется, что так должно быть вкуснее. Я гляжу на свой салат, но какой-то он совсем не такой. Или я уже не такой? По-моему, я уже дошел до того состояния, что мне ничего не поможет. Голова опять кружится, я будто бы попал на центрифугу и сейчас меня начнут раскручивать по часовым стрелкам, но я не особо ощущаю это самое головокружение. То есть, я понимаю, что мир вокруг ходит ходуном и так быть не должно, по крайней мере голос из чертогов разума, напоминает о том, как все должно выглядеть на самом деле. Но нет, с головокружением мне живется даже лучше, я так проще могу размещать себя в пространстве. Кажется, что тот странный коктейль перевернул мое сознание с головы до ног. Хотя, у меня вообще есть голова? Или я уже как та самая безголовая монашка из рассказа Берта? Я проверяю свою голову на ее же наличие, кажется, что все хорошо и трупов сегодня не предвидится. Хотя, обо мне бы даже никто и не вспомнил. Если про безголовую монашку хотя бы весело писать статейки в газетах, то про меня вспомнит разве что секретарша. И то, потому что я не буду ее больше задерживать и отпущу на ужин с каким-то неизвестным мужиком, у которого она наверняка останется и до утреннего чая, и до вечернего тоже.
— Нельзя так много пить! И вообще, чего ты мне так такого намешал? Ты знаш, сколько всяких болячек может быть от этого твоего алкоголя? Ты же потом никто не вылечишься! Люди годами пытаются бросить пить, а потом все равно сдыхают от какой-нибудь язвы! Вот тебе сколько? Тридцать три? Мой друг умер в тридцать три. Его сбил автобус. Но это не важно. Важно, что он тоже пил! Пил, не просыхая, прям как ты. И где он теперь? Там, где все мы будем. В аду... то есть, в раю, то есть... короче, в ящике он. И ты в ящике будешь, если не прекратишь убивать свой организм вот этим вот-вот! — закончив рассуждать, я опрокидываю в себя стакан всего, что там было намешано и чувствую, что лучше бы я этого не делал. Честно слово, вкус прокисшего утреннего чая, который я заваривал еще неделю назад после ужина, был гораздо лучше, чем вся вот эта мешанина. Кажется, что меня ненадолго даже вырубило после этого "напитка" и я прилег вздремнуть в тарелку салата, который стал сегодня моим ужином. Но штука была в том, что я не спал. По крайней мере, мне казалось, будто я не сплю, а просто провалился куда-то... в дзен. Будто бы попал в место между небом и землей, увидел ноосферу. Это будто бы какие-то чертоги разума всей нашей большой планеты.
Клянусь, я даже видел там самого себя. Ну, точнее, не совсем себя, а свою маленькую копию. Мне, кажется, тогда было лет пятнадцать. Я еще ходил в школу и это мне тогда жутко не нравилось. Меня многие там не любили, а я, наоборот, очень сильно любил одну девочку. Сейчас я даже не вспомню, как ее зовут, но почему-то именно ее и первую встречу с ней я увидел в момент своей отключки. Она была в черно-белой школьной форме, и я вновь вспомнил про ту безголовую монашку, а потом услышал чей-то вопль. Но вопль исходил уже из реального мира.
Я резко поднял голову, и вновь все закружилось. Когда же я уже привыкну к этому дурацкому головокружению? Слизываю со своих губ салат, на вкус он гораздо лучше, чем по виду. Тут же перевожу взгляд на Берта, который, кажется, тоже отлетел покорять свои чертоги разума. Я бы его так и оставил тут, в состоянии нестояния и заглядывания на задницу бармена, но тогда по шее получим мы оба. Ничего не поделаешь, приходится все-таки опять притрагиваться к нему, дергать за липки патлы, чтобы тот проснулся и хоть сколько-нибудь пришел в себя.
— Я сейчас умру прямо здесь! — воплю я во все горло, потому что держаться больше нет сил. Мне кажется, что из меня скоро все пойдет наружу и организм, не дожидаясь утра, устроит мне полнейший трындец. Иногда я хочу спросить себя: зачем мне все это? Но у меня нет и никогда не будет ответа на этот вопрос. Я просто безотказный слабак, которым периодически пользуются все подряд. И если бы сейчас я действительно сдержал свое слово, не нажрался бы как Берт, то все было бы хорошо. Но хрен там. Теперь я либо сдохну здесь, либо сдохну завтра утром от похмелья. Неплохие перспективы.

— Не надо мне петь, пожалуйстаааа. Я так только гораздо быстрее отброшу коньки. Понятно, что ты только этого и ждешь, но я не хочу сдохнуть вот так. — я обвожу окружающих пальцем и пытаюсь состоить гримасу отвращения и ужаса, чтобы мои слова приобрели еще больший смысл и влияние. Я ведь действительно не хочу умереть, находясь в алкогольном опьянении, среди каких-то незнакомых мне страшных людей, которые, наверняка, даже не придут пореветь на моих похоронах. Вообще, если Берт помрет сейчас вместе со мной, что мало вероятно, учитывая его опыт, то на моих похоронах рыдать вообще никто не будет. А я хочу. Хочу, чтобы ревели в голос. Может, мне тогда стоит нанять плакальщиц? У нас в исландии это очень древняя традиция. Девушки учатся на плакальщиц как на медиков — больше шести лет, а потом еще годы практики. В общем, к настоящим похоронам их пускают годам к шестидесяти или даже семидесяти. Некоторые даже доживают до того времени без Альцгеймера и соседок-проституток из пятнадцатой квартиры.
Опять эти залитые кровью невинных граждан лапищи обнимают меня, и я чувствую себя более чем неуютно. Хочется забраться куда-нибудь в ванную и там заснуть. Даже не знаю, почему именно в ванную, да и заснул бы я сейчас вообще везде. Вот прям хоть в это салате. Хотя, фу, нет, больше я к этому салату даже на метр не подойду. Однако, кажется, официантка уже записала себе рецептик моего кулинарного эксперимента и наверняка накормит им своего бывшего. Надеюсь, живот у него послабее, чем мой. Все-таки, персонал этого заведения нам очень дорог и за каждого мы горой. Каждому бывшему как вломим.... ух.
А пока я рассуждал о бывших, мой нынешний ночной кошмар продолжал выдумывать все новые и новые задания для моего неработающего мозга. Я понятия не имею, почему именно я должен пасть жертвой этого пьяного отрыва. Почему вместе с Бертом не спился кто-нибудь другой, кто-то, кому еще есть что терять в этой жизни. Но нет же, я сам заварил эту кашу, теперь ее и расхлебываю.

— Не знаю я никаких песен, убей меня уже и облегчи страдания, — прохрипел я, театрально закатывая глаза и корчась в агонии, будто бы мне и правда тяжело дышать. Наверное, если я когда-то захочу опробовать асфиксию, то никогда не смогу получить желаемый результат. Пока меня умудрятся придушить, я уже успею засну. Вот и сейчас, кажется, я опять начинаю засыпать. Не приложиться бы теперь к чему-нибудь твердому. И холодному. Как вот эта штука... ОБОЖЕ, да это же пистолет!
— ЗАЧЕМ ЗДЕСЬ ЭТО?! — отлепив свой лоб от холодной рукоятки пистолета, что торчал откуда-то из пояса Берта, я тут же, кажется, привлекаю внимание вообще всех посетителей. Они с минуту таращатся на моего собутыльника, но потом, кажется, вспоминают, что это все в норме и продолжают веселиться. Ей-богу, у нас тут прям как-то черный квартал. Никого не удивить ни убийством, ни изнасилование, ни расчлененкой. Зато приди хоть раз в одних трусах — все, преступление века.

Мне так жаль, что я все-таки не заснул прямо здесь и сейчас. Так бы действительно было проще, потому что сейчас меня кто-то за что-то хватает, куда-то тащит и, мне кажется, что сейчас я уже не смогу сдержать все в себе. Меня укачивает, кружится голова и создается ощущение, что я завис на американских горках. Кажется, кто-то еще орет нам вслед, чтобы мы заплатили за все, что устроили здесь, но нам как-то, видимо, все равно. Потому что меня продолжает уносить куда-то в даль. Прям как в той песни, где три белых коня кого-то несли в звеняющую даль. Вот так и меня. Какой-то конь, куда-то тащит, где-то что-то в голове звенит... Я хочу к себе домой, в постельку.

Через пару мгновений я оказываюсь на крыше. Вместе с Бертом. И даже не знаю, чего я сейчас боюсь больше: своего сумасшедшего друга или высоты. Хотя, вроде бы, пока во мне не оказалось пару литров алкоголя я и не боялся высоты, а сейчас мне кажется, будто я не на крыше своего лофта, а на самом высоком в мире небоскребе, как минимум.
Я хочу истерически заорать, когда этот кретин достает пистолет и направляет на меня. Мысленно, я уже распрощался со всеми друзьями, родственниками, любовницами и вообще всеми-всеми. Хотя, конечно же, понимание того, что Берт меня не убьет, находится также вместе со мной, но я не могу нормально реагировать, когда нахожусь под градусом. Я вообще очень и очень редко напиваюсь до такого состояния, вообще пью редко, потому что у меня есть живой пример того, как алкоголизм превращает человека в... Берта. Берт, кстати, этот самый пример и есть. Поэтому-то при встрече с ним я пообещал себе, что не буду нажираться, лучше уж наркотики, чем алкоголь. И сегодня я нарушил данное самому себе обещание. Прости меня, Хререк. Честное слово, это был первый и последний раз, когда ты так страдаешь.

— Что ты, блять, несешь?! — не выдерживаю я его непонятной для меня речи и впиливаю пощечину. Я хотел вмазать ему кулаком, но пока моя рука летела, я не успел ее сжать. После этого я сразу пожалел о своем поступке, потому что пьяный Берт действительно опасен и сейчас моя жизнь действительно может висеть на волоске. Я хочу заорать и начать бегать по кругу, как обычно изображается паника в мультфильмах, но если я сейчас двинусь или открою рот, то меня либо стошнит, либо мое лицо встретится с поверхностью крыши.

— Hvernig ég hata þig, helvítið þú. Myndi henda þér burt þessa þaki. Bara þú og það sem þú finnur áfengi. — недовольно бурчу я на исландском, потому что навыки говора на английском потихоньку покидают меня, да и так гораздо проще послать тебя и при этом не усугубить ситуацию. Хоть я никогда и не стрелял, все равно у меня был высокий шанс тебя прибить, причем не именно сейчас, а много раз до этого, когда твое состояние было еще хуже чем сейчас. В разы хуже. Но нет же, я тащил тебя до дома, варил тебе куриные бульончики, заваривал чай, приносил алкозельцер. А ты, неблагодарная английская морда, теперь вот хочешь в меня стрелять? Ну уж нет, Хререк Эйяфьядлайёкюдльссон на такое не согласен! Нужно требовать к себе уважения! Хватит быть тряпкой!

— Дуэль, так дуэль! — я хватаю тот пистолет, что лежит ближе ко мне, не понимая, что, вообще-то, один из них может быть зажигалкой. А другой настоящим. И, на самом деле, я даже не знаю, какой бы лучше был у меня. С одной стороны я жутко зол на Берта и мне действительно хочется его пристрелить, но, черт, я не могу убить человека, я же не киллер, не убийца, не террорист. Я не представляю, каково чувствовать себя человеком, который отнял жизнь. Я не знаю, смогу ли жить с подобным. Но, если у меня будет зажигалка, то Берт пристрелит меня. Он может, я знаю. В состоянии опьянения он может поиметь даже вышибалу из Подосиновика, не то что убить человека. Пусть даже этот человек я, который, кажется, сейчас ближе всех живых родственников для этого алкоголика. Вот так и получается, что ситуация, в принципе, безвыходная. Подобных бывает целая куча в жизни человека, в том числе и Хререк с ними сталкивался. Но такого. Такого в его жизни еще не было. И почему-то сейчас он считал, что либо стрелять, либо... ну, либо он еще не придумал. Просто знает, что, в случае чего, он выстрелит. Наверное. Может быть. Скорее всего. Вероятность не стопроцентная, но...
Отойдя с пистолетов на десяток шагов, при этом, разумеется, идя спиной к своему противнику, я дохожу до отмеченной мысленно точки и разворачиваюсь. Напротив меня уже стоит этот немытый обормот и мы таращимся друг другу в глаза. Я пытаюсь морально задавить его, потому что я это умею, меня учили, но хрен там у меня это получится. Я совсем забыл, что против меня стоит бухой киллер-профи из Ирака. Видимо, все же эта ситуация действительно серьезная.
Я хочу нажать на курок.
Нервно сглатываю.
Я готов.
Я готов?
Я готов!
Истерично воплю и кидаю пистолетом в Берта, закрывая при этом глаза. Я понятия не имею, попал или нет, потому что начинаю бегать вокруг, страшась, что он в меня выстрелит. Перед глазами какие-то странные картинки, меня, кажется, опять мутит и я мысленно переместился на центрифугу. Если меня сейчас не застрелят, то я все равно помру, как минимум, от стыда перед самим собой за то, что здесь со мной вообще произошло сегодня.

Я никогда не сталкивался с паническими атаками. Хотя, происходящее со мной и нельзя было назвать панической атакой. Я ведь все-таки психолог, а не истеричная баба, не умеющая пользоваться гуглом, поэтому должен называть все своими именами. У меня была просто обыкновенная паника, истерика. А еще я совершенно запутался в происходящем и сейчас понятия не имел, что вообще происходит. Кажется, я даже забыл, что было этим вечером. Просто пустота в моей голове, которая отмечена ярким черным пятном в памяти. Наверное, так даже и лучше, что у меня появился этот внезапный провал в памяти. Только я же знаю, что скоро все восстановится и я буду ясно помнить все происходящее. И как мы надрались в баре, и как орали друг на друга, и, б-же, я буду помнить даже момент, когда хотел убить Берта. Это самое ужасное и единственное, что я действительно хотел бы забыть навсегда. Как? Как я вообще мог додуматься до такого? Он же самый близкий мой человек в этом городке, не считая, пожалуй, моей родной сестры. А я вот так хотел с ним поступить... Ужас. Надеюсь, что с ним все в порядке и я не причинил ему вреда. Иначе. Иначе я никогда себе этого не прощу. Вешаться, конечно, не собираюсь, но поплакать и, может быть, даже поцеловать его дохлое тело в гробике — вполне себе смогу.

Я потихоньку стихаю, прекращаю орать. Не потому что мне стало лучше, просто голос садиться и вдобавок я вспоминаю, что мне вообще-то нужно дышать. Сделав глубокий вдох, я немного успокаиваюсь, останавливаюсь на одном месте, стоя спиной к Берту и, заткнув уши руками, сжав посильнее веки, жду. Просто жду. Мне кажется, что он должен выстрелить. Или это я один такой мудак, который может стрелять в своего друга? Хочется надеяться, что нет. Иначе извиняться тогда будет в разы сложнее. Хотя, какие к черту извинения? Если бы не этот идиот, то все было бы нормально, так что обойдется он. Так-то!
Простояв так минуты две, я слышу какой-то шум у себя за спиной, который похож на голос. Вроде бы все живы, да? Оглядываюсь, чуть приоткрываю глаза, чтобы удостовериться, что этот алконавт жив и здоров. К сожалению (а может и к счастью, я так и не пойму до сих пор), он стоит на месте в полном порядке. Мне удается облегченно вздохнуть и я отпускаю себя из собственных оков "ничего не вижу, ничего не слышу". Нужно бы что-то сказал, но я не знаю что. Мы таращимся друг на друга как два идиота и, кажется, уже даже больше не хотим убивать друг друга. Несомненно, это плюс, но что дальше-то делать? Обняться и зареветь, как в мелодрамах? Или добить друг друга? Просто зареветь? Обнять самого себя? Полизать асфальт? Что делать?

— Ну ты и дебил! — внезапно выдаю я, продолжая таращиться на своего друга. Конечно, я не люблю, когда у меня внезапно случаются вот такие "срывы", но сейчас я как-то даже благодарен этому своему недугу. Хотя бы разбавил тишину, а то мы бы стояли здесь еще  хрен-знает-сколько времени. А так, можно продолжить орать друг на друга, че бы нет-то? Нет, с меня точно хватит на сегодня. К черту это все. Хререк, имей гордость и вали в постель. Устрой ему обидку, чтоб знал, как нужно вести себя с настоящими друзьями! Понял, да? Научи его, ну! Конечно, я ведь образец дружбы, правда? Нет, на самом деле, если вычеркнуть момент с желание стреляться, то я очень хороший друг. И как хороший друг, я корчу недовольную мину, бросаю грозный взгляд на Берта и направляюсь в лофт. Впереди еще целое утро мучений, а настроение уже никакого.

Я неприступен. Как крепость. Неприступен как неприступная крепость. Никакие там вопли, рыдания и прочее не смогут вернуть мою прежнюю жалость. Теперь я - человек-скала, и никому не будет пощады. Слышишь, Берт? Никому. И тебе тоже. Поэтому отпусти уже мою штанину и прекрати нести всякую фигню. Ты что, совсем оглох что ли? Ах да... Я совсем забываю, что этот дурацкий монолог я веду в своей голове и при этом еще требую ответа. Все нормально, я ведь пьян, поэтому мне "можно" так себя вести. Тем более, что тупить у меня получается очень хорошо. Не так, конечно, как у Берта, но ведь у меня и стажа меньше. Я еще совсем новичок в этом деле. И, в принципе, надеюсь им и остаться, а не спиться в компании этого матерого алкоголика, который рвет мне там сейчас штанину.

Я безмолвно хватаю Берта за воротник и тащу следом за собой. Я не хочу с ним разговаривать, но и в таком состоянии бросить его здесь я не могу. А вдруг что случится? Я, конечно, обиделся на него, но это далеко не повод бросать его здесь. Он же может какую-нибудь заразу подхватить, а потом еще и притащить ее в дом и поделиться ею со всеми нами. С ним проблем, как с каким-нибудь псом, серьезно. Только псы алкоголизмом не страдают, а этот, вон, кажется щас заснет по дороге к лофту, пока я протираю его одеждой пыль с пола.
Еле дотащив его до лофта, я останавливаюсь, чтобы подобрать свою выпавшую челюсть, которая решила сбежать после просьбы Берта. Я, конечно, много пьяного бреда от него наслушался, но такое я слышу впервые. И это далеко не тот опыт, который я бы хотел получить, поэтому я тут же начинаю мотать головой, чтобы показать насколько я против этой затеи и чего я точно не собираюсь делать. Только в процессе махания мне становится так хреново, что оставшиеся полметра я уже не в состоянии ни себя удержать в равновесии, ни Берта с собой дотащить. Ну и пофик, он уже немаленький мальчик, сам сможет пару шагов до дома доползти. А я собираюсь тихо и спокойно спать. Никаких голов, мытья и так далее по списку.

И что бы вы думали я делаю спустя час? Выпив кофе, и немного взбодрившись, пообнимавшись с туалетом и переодевшись, я сижу рядом с Бертом в ванной и намыливаю ему голову. И знаете, каждый раз мне кажется, что мои руки будто засасывает в черную дыру. Каждый раз, запуская ладони в его непонятного инопланетного происхождения отростки, я уже мысленно прощаю с возможностью печатать на компе или готовить себе сэндвич. Хорошо хоть, что его шампунь с дракончиком и эффектом "без слез" пахнет клубникой. Хотя бы запах еды понюхать, потому что в ближайшие дни, как мне кажется, я вряд ли смогу запихнуть в себя хоть что-нибудь.
Запустив руку в очередной раз в волосы, я чувствую, будто что-то там внутри начинает обволакивать ее и затягивать меня внутрь. Я пытаюсь противиться, но получается как-то хреново. У меня паника. А вдруг придется отрезать руку теперь? НЕТ-НЕТ-НЕТ! Я вновь истерически трясусь и дергаю рукой, пытаясь вызволить ее из этого кошмарного плена. Понятия не имею как, потому что я закрыл глаза, чтобы не видеть всего этого ужаса, я смог высвободить свою ладонь.
— К черту это! — выпаливаю я, встаю, полным обиды и ненависти ударом одаряю ванну, таким же полным, но не ударом, а взглядом, я прохожусь по Берту и выхожу из ванной. К черту это все. Я спать.